`нежность кружится над нами;
Место действия
Италия, Сицилия, Палермо, небольшая вилла на берегу моряУчастники
стив и брокСюжет
первая встреча брока и стива после лагоса.
`нежность кружится над нами;
Страница: 1
Сообщений 1 страница 6 из 6
Поделиться12020-02-13 00:29:24
Поделиться22020-02-13 01:32:36
Между грешными сердцами слёз умытая печаль.
Нежность кружится над нами, ты же сам меня создал.
От любви и до разлуки я прошел тяжёлый путь.
Подскажи, как первый день вернуть? Научи счастливый день вернуть.
[indent] стив не собирался этого делать, но... миссия была сложной // изнурительной {террористы словно испытывали их с нат и сэмом напрочь, ускользая как песок сквозь пальцы} и той самой от которой он никак не мог отказаться, ведь просил сам фил коулсон, чудом оживший, ставший во главе нового щ.и.т.а. и все так же преданно смотрящий капитану америка в глаза, не смотря на то, что для всего остального мира стивен грант роджерс ныне был беглым преступником и предателем, которому светило пожизненное заключение в рафте наряду со всеми теми из мстителей, кто встал на их с баки сторону. официально, разумеется, фил смущенно произнес это улыбаясь ласково так - они не будут фигурировать нигде. это миссия щ.и.т.а. и если что-то пойдет не так, что ж... выбираться мстителям придется самим. они и выбрались. отделавшись вполне себе сносно, передав очередных торговцев смертью в руки команды фила и... стив не собирался этого делать. он вполне мог себе позволить остаться в мотеле, вместе с наташей и сэмом, есть холодную пиццу, запивать паршивым пивом, курить после на балконе терпкие крепкие сигареты и пытаться заставить себя отправиться спать. чтоб после найти окно, чтоб после вернуться в ваканду, уткнуться носом в шею баки и позволить себе отпустить напряжение, расслабиться в любимых и таких необходимых руках. с баки было не больно. с баки рядом не накатывали воспоминания о тех двух счастливых годах, когда он был уверен, что нашел своего партнера. своего мужа. свою любовь. что смог бы... смог бы даже отпустить ради него - баки из своих мыслей. с баки была иная форма отчаяния - поднимала, расправляла крылья свои темные - мрачная удушливая вина. не спас // не нашел. позволил всему этому случится. позволил убивать, позволил потерять самого себя. рядом с баки было проще учиться осторожными крохотными шажками ненавидеть того, кого все еще не мог окончательно вырвать из своего израненного, разодранного в клочья сердца {«- ничего личного!» - все еще пульсирует в каждом ударе сердца. } стив не собирался этого делать... стив должен был смириться. должен был научиться жить дальше. только сны накатывали жаркие, влажные, удушливые, в которых брок все еще был жив. кривил губы, испещренные шрамами, смотрел своими теплыми карими глазами и выплевывал: "а они его мозги снова в блендер". и если за себя стив умел прощать легко, то за баки так и не научился. и думается, ему, что он и не знал бы, как бы справлялся с этим всем дерьмом, если б сам баки не рассказывал о том, что его последний командир - брок рамлоу был... {что ж... надо отдать должное его супругу, он всегда умел находить для себя выгоду везде и всегда.} к нему - к зимнему солдату - по-человечески добр. таскал ему шоколадки и кофе, позволял мыться в теплой воде, расчесывал волосы и укладывал спать у себя в блоке, позволяя залезать на кровать и сворачиваться в клубок в ворохе одеял. называл "кошаком" и "волчонком". видел в нем человека.
[indent] сицилия, палермо. час волка. если пройти еще пару домов по этой улице, он окажется рядом с небольшой виллой, имеющей даже свой собственный небольшой пляж. они купили ее через неделю после свадьбы - их по сути первая и единственная совместная покупка. о, как они спорили при выборе этого дома, риелтор тогда шарахалась от них в сторону, когда они шипели друг на друга рассерженными котами, перескакивая в пылу ссоры с итальянского на французский, английский, а то и дело вовсе на русский мат. стиву нравился дом, но ему хотелось иметь мансарду. и рамлоу в конечном счете, обещал, что займется перестройкой верхнего этажа в их первый же совместный отпуск, потому, что "ты роджерс, не только пиздоглазый, но и каким концом держать молоток в душе не ёбешь. о, заткнись, детка. ты сам сейчас такое завернул, что я аж записывать собрался и эта вот леди тебя совсем не волновала". но они так и не успели приехать хотя бы еще раз. потому, что спустя две недели после этого стартануло "озарение". был треклятый лифт. было бегство с романовой. и был живой баки. живой, мать его, его баки барнс. были хелликериеры. было "я с тобой до конца". и не стало брока. с о в с е м.
[indent] он перебирает неосознанно связку ключей, на которой болтаются те самые жетоны, на которых даже фамилии не разобрать, не то, что... и рассеянно думает о том, что так и не смог найти в себе сил, чтоб даже вещи разобрать // половина шкафа так же полнится темными джинсами да черными футболками // на половине второй еще лежит подушка брока. на кухне в шкафчике над раковиной покоится кружка с веселым роджером. он не был в их таун-хаусе с той самой ночи. не смог больше просто переступить порога дома, в котором столько всего напоминало о муже. о его м у ж е. а он так и не успел проститься. был без сознания, когда Брока нашли под завалами. уже много после... чуткая и молчаливая наташа принесла ему расплавленные жетоны, да тонкий диск обручального кольца и он сидел полночи, привалившись к ее плечу, и никак не мог унять слез, горьких, стылых, злых. на свою наивность, слепоту, глупость, желание быть нужным и любимым. быть в а ж н ы м. на брока. за то каким он его помнил - насмешливым, теплым, дурачащимся, прижимающимся жарко и смотрящем так отчаянно в глаза. за то, что влюбился впервые после баки. за то, что позволил себе, глупый мальчишка, мечтать, что и он тоже заслуживает счастья.
[indent] стив замирает перед барельефом вычурного забора, ведь стоит только открыть ворота, пройти несколько шагов по брусчатке, подняться по лестнице и он окажется там, в том месте, куда мечтал однажды сбежать от всего мира. в месте, где он надеялся найти свое место с правильным человеком, которого выбрал сам. с которым был отчаянно неистово счастлив, которого будил по утрам поцелуем в висок. который в принципе никогда и не говорил, что любит в ответ, всегда переводя ему в горизонтальную плоскость или уходя от ответа. который смотрел порою колко так, что пробирал озноб. который выскальзывал из их постели, чтобы отправиться на базу г.и.д.р.ы. к зимнему солдату. к баки барнсу. который не мог не знать кто это. и сколь много он значит для стива. который молчал об этом. {«- ничего личного!» - и этого нельзя не забыть // не изменить // не исправить.}
[indent] сицилия. палермо. четыре утра. волчий час. и одиночество кромешное, черное поедом выжигает из него все соки - наваливаясь плитами тектоническими, придавливая к земле грузом неподъемным, сотканным из боли, отчаяния, злости... а они ведь даже не обустроили толком ничего на вилле - не было времени - отпуск двухнедельный стремительно подходил к концу, и они больше были заняты друг другом и тем фактом, пьянящим, что они теперь связаны отныне и пока смерть их не разлучит {о, как горька на самом деле ирония тех слов, что стив шептал ему чуть слышно на пляже пустынном пред ликом священнослужителя, клянясь любить каждый прожитый на этом свете новый день все больше и больше}.
[indent] роджерс вздрагивает и усилием воли заставляет пройти дальше, видя повсюду прикосновения человека, словно в доме кто-то живет и уже давно живет судя по стриженному ухоженному газону, забытым во дворе мелочам, новым занавескам в окнах обширной гостиной. и в душе поднимается волна удушливой злобы на незаконных жильцов, вломившихся в их дом. их с броком дом, который он так и не смог назвать своим и даже сейчас чувствует себя вором, крадясь в темноте к крыльцу, стискивая руки в кулаки поднимается к крыльцу и отворяет двери своим ключом. входит в дом и хлопает в ладоши, зажигая свет в гостиной, жмурится на миг от яркого света, а после обводит взглядом стены, полнящиеся их с броком фотографиями, его собственными рисунками. словно его здесь все еще ждут. словно здесь он и вправду был бы с ч а с т л и в. только вот когда брок успел все это провернуть? он ведь не мог... он ведь у м е р. его брок умер.
Поделиться32020-02-13 09:09:51
- залогинился в системе
- .: живучий ублюдок, предавший любовь всей жизни и упустивший поводок белого волка
- posts: 13 215,1/1 02.20,3/3
- байты: 1250
- Сообщений: 25
- Уважение: +23
[indent] Брок позволяет себе бокал красного сухого и долго сидит в гостиной, цедит весьма достойный вообще-то напиток мелкими глотками, не чувствуя ни вкуса, ни алкоголя, ни желания жить. Он еще в первый месяц резко урезал количество спиртного, понимая, что от того, чтоб спиться его отделяет лишь полшага. Его жизнь была разрушена и винить кого-то, кроме себя было бессмысленно. И все же, жалел он только об одной вещи: не успел рассказать все Стиву сам. Увлекся слишком этими шпионскими играми, вычисляя крысу среди своих волчат, стараясь все провернуть самостоятельно, тихо и без лишней пыли. Жалеет, что побоялся шепнуть Роджерсу на ухо что-нибудь вроде «я прикрою», понадеялся, что тот поймет и сам, Хилл не просто так оказалась с ними в одной машине да еще и в униформе страйка. Что, в конце концов, он заметит несоответствие оплавленного кольца их собственным и резко поубавившемуся количеству вещей в их доме там, в Нью-Йорке найдет правильное объяснение… Черная меланхолия накатывает на него, скручивает спазмом грудину, заставляя закашляться. Бокал падает на кремовый ковер с длинным ворсом, благо, что уже пустой, и Брок кажется себе таким же пустым, никчемным. Кашель выворачивает легкие, а в голову лезет темная, жуткая мысль. Роджерс понял. Понял все. Просто не захотел прийти.
[indent] И Брок не мог его винить.
[indent] Как не мог не ждать.
[indent] Он сегодня закончил стройку, вывез последний мусор, отправил под навес оставшиеся доски. Не знал зачем их оставил, как не знал, зачем таки достроил эту гребанную мансарду, на которой, похоже, никогда уже не быть студии для Стива. И никогда ему не увидеть его, залитого утренним солнцем, за работой над очередной картиной, вдохновенного, не прижаться губами к загривку с полупрозрачным золотистым пухом, отвлекая, уговаривая спуститься к завтраку. Сейчас, должно быть, это делает Зимний. Баки. Любит Стива, перепачканного в краске, водит кисточкой по телу, очерчивая каждую впадинку и дорожку цветным следом, добиваясь хриплой ругани и совершенно очаровательного румянца на скулах. Брок знал, что у них не просто дружба «от школьной скамьи и до поля боя», но смел думать, что и между ними с Роджерсом нечто… А, впрочем, к черту. Он обрывает себя резко, за шкирку поднимает свое тело с дивана и, так и не подняв бокал, плетется в ванну, не замечая оставленной на ковре россыпи алых капель крови. Плещет в лицо водой ледяной и опирается о раковину, с ненавистью глядя на собственное отражение.
[indent] Ему некого винить кроме себя.
[indent] Фил приезжал неделю назад, привез винтажный диванчик причудливой формы, Брок такие только на картинах видел на одной из выставок, по которым бегал в то время, когда Роджерсу, после утоления первого плотского голода и многократных тестов каждой горизонтальной поверхности в зоне доступа, захотелось заняться просветительской деятельностью глухого к прекрасному солдафона. Коулсон вообще мужик был отличный, они ладили всегда, еще с первого курса академии щ.и.т.а, а уж в таком похожем и непохожем «посмертии» так тем более сошлись. Фил просил не разваливаться и Брок обещал, скалясь по-волчьи, не скрывая посветлевших глаз, почти не стесняясь остатков шрамов на харе, с которыми все никак не могла справиться регенерация. Фила он не стеснялся, тот видел вещи куда более страшные. Первые недели после Озарения, например. Истерику, что накатила, когда увидел газету с сообщением о собственном суициде в Лагосе в то время, когда только начал высаживать апельсиновые деревья на заднем дворе. Кому какое дело после этого будет до шрамов по шкуре, коль видел незаживающую, гноящуюся рану внутри?
[indent] Фил уехал, на прощание крепко сжав ладонь, а для Брока опять потянулась очередная вечность в его персональном, собственноручно выстроенном аду. Днем он держался, находил себе тысячу дел. Стройка отнимает много сил, но увлекает, отвлекает. А еще не позволяет закостенеть, развивая не хуже грамотно подобранной системы упражнений. Сад тоже неплохо занимает свободное время. Да даже кот, приблудившийся рыжий засранец с широченной рожей и подранным ухом, требующий на завтрак не миску сухого корма, а нормальный кусок мяса в обмен на придушенную крысу, любовно уложенную на стол, даже кот делал его почти живым. Даже улыбающимся иногда. Иногда он оглядывался через плечо, с гордостью желая продемонстрировать Стиву, что у него получилось, получить в обмен на старания, например, поцелуй. Ровно уложенный пол, первая гроздь винограда, кривенький глиняный кувшинчик на допотопном круге… Днем он почти был нормальным, даже когда начал под нос бормотать, разговаривать с невидимым собеседником. Днем он держался.
[indent] А вот ночи его убивали. Тишина и темнота, невозможность сомкнуть глаза, приступы паранойи были не самым страшным. Страшнее были сны. Сны, полные Роджерса. Смеха, теплоты синего взгляда, от которого все внутри сладко сжималось, взлохмаченных волос, голоса. Ему снилась их свадьба. Снились прогулки осенние, и тепло ладони в ладони, переплетенные пальцы. Снились поцелуи в висок и ощущение дома, залитое светом и л ю б о в ь ю. Он просыпался, уверенный, что сейчас ощутит тяжесть родного тела или услышит звон посуды внизу, но вторая половина кровати была пуста. На ней было не найти золотистого волоска или хотя бы молекулы запаха. Она даже не была примята. Потому что Стива никогда не было в этой комнате. Он никогда не видел как постарался над их домом Брок, бережно, любовно выстраивая для себя камеру пыток, в которой все напоминает о муже. Фотографии на стенах, рисунки, даже кружки точь-в-точь как дома. Никогда не видел заплетшего беседку винограда, глиняной посуды, что лишь по началу была лишь способом вернуть мелкую моторику изломанным пальцам, а теперь продавалась в местной лавчонке, принося копейку-другую, мансарду с диваном и собственноручно сколоченным шкафом для всех этих красок-кисточек-тюбиков. Никогда не слышал того болезненного в своей откровенности «люблю», что теперь разъедало грудную клетку кислотой, заставляя вновь заходиться в кашле, сжиматься под одеялом в клубок и пачкать простыни кровью из легких. После таких снов хотелось вздернуться.
[indent] Или быть застреленным кем-то из гидры. Или грабителями. Да хоть бы и Зимним Солдатом, пришедшим за отмщением. Брок не ставил сигнализацию, словно бы надеялся, что хоть кто-нибудь наконец оборвет его жизнь, коль у самого не хватает сил душевных.
[indent] Он прямо-таки рад, когда ночью, лежа в кровати без сна в очередной раз, слышит звук открываемой двери, шаги. Он так рад гостю, что продырявит ему башку, что торопится к нему как к родному, натягивая лишь домашние брюки мягкой ткани. Ни оружия с собой, ни бронежилета. Только кольцо на пальце, ровно над ожогом, которое оставил металл, раскалившись, когда вылезал из-под горящих обломков -своей жизни- Озарения да головного офиса щ.и.т.а. Оставил рубец как отражение выжженого на сердце образа того, кто когда-то клялся любить каждый прожитый на этом свете новый день все больше и больше. Хлопок в ладоши и Брок замирает на середине лестницы, не в силах заставить сделать себя хотя бы еще шаг.
[indent] В висках болью/радостью/неверием/тоской звериной бьется в такт зачастившему пульсу. Стив-Стив-Стив-Стив-Стив. Он кажется старше, чем когда они виделись последний раз. Или это ощущение создают копоти разводы на лице, подпаленная, уже истрепавшаяся форма. Брок видит его, видит взгляд родных –любимых до последней крапинки- глаз и ноги не выдерживают. Подгибается ломанное колено, он почти падает, в последний миг хватаясь за перила.
[indent] Приди Стив раньше, он бы не сомневался. Шагнул бы вперед, охватил лицо ладонями и впился бы поцелуем в губы. А потом бы говорил бы, говорил не затыкаясь, каялся как на исповеди, шепнул бы заветное и непроизнесенное. Но Стив не пришел. Не пришел, хотя оставить более явный след, ведущий на Сицилию, Брок мог бы только написав прямым текстом. Значит – не хотел. Значит, это Брок себе выдумал чувство, ради которого и воскреснуть можно, а у Роджерса все неплохо и с Барнсом. Первая любовь, она же живучей. Правильней.
[indent] Но он не может держать лицо, не может. Он слишком изломан, слишком вымотан, чтоб нацепить когда-то привычную маску бесчувственного мудака. Не тогда, когда каждая вещь вокруг –подтверждение, дополнительная статья в приговоре о виновности в одержимости. Ему кажется, что это очередной сон, очередной кошмар, но даже если и так, Брок не хочет просыпаться. Умереть хотя бы во сне от рук Стива кажется правильным решением.
Отредактировано Brock Rumlow (2020-02-13 09:12:47)
Поделиться42020-02-14 21:03:04
Не скрыть молчанием желания тайные.
Уже давно были затянуты рваные
Раны в признаниях - мы разные.
И между нами только ноты минорных гамм; И наши чувства - это просто самообман;
Как я схожу с ума! Сердце напополам!
И нам уже не больно.
Лечим алкоголем пустоту внутри себя!
[indent] стив не может не смотреть на н е г о // на живого //чуть было не падающего с лестницы {давя на корню в себе желание поспешить навстречу, обнять, уткнуться носом в шею, жадно сминать бока в руках и дышать_дышать им так полно, как только позволят легкие модификанта}, ведущей вниз со второго этажа прямиком в огромную гостиную, что полнится воспоминаниями, о днях, которых никогда у них не было {тех днях, которые сам стив предпочитал считать л о ж ь ю, что б не было столь больно!} - все эти фотографии и его наброски, на которых так много самого брока: смеющегося, сонного с утра, измученного недельной операцией в сирии, спорящего с джеком, отчитывающего таузинга. спящего, разморенного после ночи, наполненной шорохами, стонами, признаниями, полнящейся любовью той силы, которая раздавливала его - стива - когда все з а к о н ч и л о с ь. такого теплого, такого родного. такого необходимого, словно кислород. такого любимого. стив любил его. любил слепо. любил горячо. любил отчаянно. то была не нежность вовсе на кончиках пальцев, как то всегда бывало с баки {роджерс и не пытался сравнивать эти два чувства, что произросли в своей душе меж собой; как и сравнивать самих этих таких разных двух мужчин, что смогли влезть к нему под кожу, оставляя постоянный зуд} // то была яростная, почти, что животная потребность. то была почти что наркотическая зависимость. стив впервые в жизни горел. с броком это оказывалось просто. гореть. полыхать. ругаться до охрипшего горла, драться на чистом адреналине. и шептать, почти что теряя контроль: "- мой", - вбиваясь в податливое тело, принимающее его. с броком всегда всего было запредельно много. тактильности. страстности. дикости. но и нежность тоже была. пробивалась смущенными порою прикосновениями, подрагивающими ресницами, объятиями, поцелуями в висок и загривок, словно оправдываясь извиняясь за излишнюю импульсивность они оба после уже лежа на чистых простынях, изучали друг друга кончиками пальцев и прикосновениями губ.
[indent] стивен не может оторвать взгляда, даже моргнуть себя заставить не может, лишь впитывает широко распахнутыми своими голубыми глазами образ этого вот изменившегося {отмеченного этой сеткой шрамов, что бугрятся по коже, некогда так тщательно им самим выцеловываемой ночами теми краткими, что они умудрялись урывать, разрываясь между службой в щ.и.т.е и как оказалось и в г.и.д.р.е. тоже} мужчины, которого он некогда звал своим мужем. своим домом. мужчины, кончину которого он оплакивал уже дважды. впервые горько скуля, на полу их таунхауса, стискивая в руке кольцо и жетоны, стараясь сжаться в позе эмбриона, просто принять как данность, даже не тот факт, что брок был предателем, просто пользующимся им и его н а и в н о с т ь ю {"ты наивен для этой работы", - сказала ему романофф и как же она была права!}... тогда это казалось такой мелочью, глупостью, несуразностью {они бы справились, разобрались бы, поговорили, поспорили, быть может, даже снова подрались, но... они же... у них же семья!} тогда тяжелее всего было принять - он у м е р. похоронен. даже без стива. просто похоронен на чертовом кладбище. забытый всеми. забытый для всех... а стив... стив живой... а стив не может не думать о том, что если б... если б он только смог все исправить. смог спасти. смог убедить, смог заставить довериться, смог бы доказать, заставить понять. что у них бы все сложилось совсем иначе... если б... если б брок любил на самом деле? любил ли?
[indent] наташа принесла объемистую папку очередную, когда стив выгорел весь, сконцентрировавшись на поисках живого баки {так было нужно - баки был жив, а брок нет и это двигало роджерсом, заставляло его просыпаться с утра на базе мстителей в его личном блоке, делать то, что от него ждут, запирая хрипловатый шепот :"ты никому ничего не должен, детка" - глубоко внутри себя} // принесла личное дело рассекреченное брока грегори рамлоу из г.и.д.р.ы. именно там в скурпулезных отчетах, сопровождаемых множеством фотографий, стив и узнал о младшей сестре, которой только недавно минуло тридцать, о двух её дочерях и муже-дантисте. о том, что за ними всегда приглядывали по приказу самого пирса, чтоб брок не делал глупостей. о том, что фактически выбора у него не было изначально. потому, что отец тоже был офицером одним из высокопоставленных у этого многоликого чудовища, что за броком пришли, когда он еще был совсем юным, сразу же после его первого контракта. чего там нет - так этого того, что они были вместе. ни единого слова о стивене гранте роджерсе в личном деле брока рамлоу - нет. словно они никогда и не были вместе. словно именно вот это - было единственным, что тот сумел оградить // спрятать от всего мира. впрочем... о них с броком кроме наташи никто и в щ.и.т.е. не знал и в целом мире тоже. не смотря на ободок обручального кольца, который роджерс предпочел носить не на пальце, а на своих жетонах. то и вправду было - л и ч н о е.
[indent] он не может не смотреть на своего мужа. оплаканного д в а ж д ы. и второй раз был более болезненным. более реальным. потому, что он был там. он все видел своими глазами. и отчаяние это в глазах родных. и боль эту застарелую. и понимание... что вот так и закончится их история любви, которая никогда не была похожа на сказку. потому, что... на краткий миг он и сам тоже хотел этого - умереть вместе. просто не б ы т ь больше. но ванда все решила за них двоих и стиву остается только думать ныне о том... что... он и вправду не думал, что брок сможет выжить. никто не смог бы. он же... он же видел взрыв. марево алой хаоса ведьминского и слышал свой собственный отчаянный вопль: "нет!". тогда... тогда его снова удержали в здравии романофф, уилсон да мысли о баки. о ж и в о м - баки. которого нужно было найти // которого нужно было спасти. на то, что сам он снова разваливался на части у него времени практически не было. г.и.д.р.а. то и дело поднимала все новые и новые головы... а после закрутилось все так стремительно. заковийский договор. баки. раскол. ваканда. стиву просто никто и не давал времени на то, чтоб упиваться собственным горем. капитан америка снова был всем нужен. капитаном было быть проще. даже стивом для баки было быть проще. и он был. он жил. он улыбался. он старался делать все правильно. а после сбегал ото всех. от лучших друзей. от возлюбленного. сбегал. прятался и выл. просто выл, срывая голосовые связки и сдирая в кровь костяшки на пальцах, а под утро возвращался, зарываясь лицом в затылок баки, обнимал, вжимал в себя и кусал губы, позволяя себе разваливаться на части, благодаря того за молчание.
[indent] стив нервно сглатывает, впитывая, как губка те эмоции, что проскальзывают по родному лицу, ликуя в сердце отчаянно от мысли только единственной - ж и в о й. проводит по лицу ладонью, затянутой в тактическую перчатку, размазывая по лицу остатки копати и грязи. - дашь мне возможность привести себя в порядок? - нервно спрашивает, глотая окончания слов, смотря неотрывно в эти самые глаза, в которых так тонуть в прежние лета было легко. с броком все было легче легкого: жить, любить, ругаться, спорить, заниматься любовью до изнеможения, быть ранимым и слабым, быть самим собой. - не убегай, пожалуйста, - тихо... почти что не слышно на грани фола, прошептать. - пожалуйста. просто будь, здесь, - просит, молит, умоляет. - не оставляй меня со знанием, что ты жив. не снова, брок, - он ласкает это имя, срывающееся с губ на языке своем, и не пытается притронутся или подойти... или... сделать хоть что-то... чтобы убедиться в том, что все происходящее не очередная воспаленная иллюзия его сознания, выдающая желаемое за действительное. - пожалуйста, детка, - привычное постельно_домашнее прозвище так просто с губ слетает, когда брок вот так близко снова. на расстоянии всего нескольких шагов, которые пока нет возможности сделать. они должны поговорить. ради всего святого им есть о чем поговорить. о многом. о г.и.д.р.е., о баки. обо всем на свете. - накормишь старого вояку? я ел в последний раз часов так... ладно, - хмыкает он, признаваясь. - дня два назад.
[indent] он сбегает. черт побери, он действительно позорно делает именно это. сбегает в гостевую душевую на первом этаже, стаскивает с себя форму {единственную, что у него осталась, после того, как он отринул все и всех ради баки}... ополаскивается по-быстрому // привычный к военным реалиям и находит в шкафу полотенце, которым можно было бы вытереться и обернуть бедра. выходит прямиком на кухонную зону и поднимает на брока взгляд свой: - ты ж и в.
Поделиться52020-02-21 19:19:26
- залогинился в системе
- .: живучий ублюдок, предавший любовь всей жизни и упустивший поводок белого волка
- posts: 13 215,1/1 02.20,3/3
- байты: 1250
- Сообщений: 25
- Уважение: +23
[indent] Гостиная их дома как одна большая камера пыток: фотографии и рисунки всюду, куда не кинешь взгляд. Это не просто картинки с изображениями, это куда ценнее и интимнее. В о с п о м и н а н и я. Перебирая их как четки, цепляя образ за рамкой он раскручивал нить и хорошая, слишком хорошая, память уносила его в те времена, когда он висел на волосок от смерти, играл с ней, дергая за хвост, и при этом был беззаветно, противозаконно счастлив. Когда лицо не сводило от уродливых шрамов, а нутро от стылого одиночества. Горячее сицилийское солнце может прожарить не хуже медленного огня, но сердце не согревает ни на градус. Без Стива, без личного солнца, к свету и теплу которого привык – подсел, стоит называть вещи своими именами – ему и не хотелось что-то менять. Но только сколь не замерзай, не вымораживай нутро, а боль не уходила. Даже здесь он был бракованным. Может, правду отец говорил?
[indent] Гостиная их (?) дома его самая любимая комната.
[indent] Все-таки он любил смотреть на наброски Стива. Даже сейчас. Легкая, верная рука, способная пальцами гнуть арматуру, порхая над листом точно птица, ухватывала образ четко, в пару штрихов умудряясь создать узнаваемый портрет, говорящий много больше, чем иные люди за всю жизнь. Чем говорил он сам. Стив любил его. Он расписывался под этим каждым прикосновением карандаша к бумаге и каждый из набросков Брок поместил за стекло не от самолюбования. Каждый этот клочок бумаги – доказательство материальное, что это была правда. Что не воспаленное сознание придумало ему глаза самого ясного неба, широкие ладони и длинные изящные пальцы, россыпь едва заметную веснушек да золотой пух на загривке.
[indent] Порой сознание пыталось обмануть Брока и сказать, что Стива никогда и не было. Только сон. Сладкий, слишком реальный, слишком живой сон.
[indent] Он никогда не верил этим шуткам.
[indent] И вот он стоял в гостиной. Смотрел неверяще и обиженно, подпаленный, уставший, воняющий потом и чужой кровью. Стив. И Брок не знал, как к этому относиться. Стало н е л о в к о обнажать одержимость собственную, скрываемую прежде тщательно, спрятать, состроить образ независимый, несломленный. К чему открывать брюхо нежное перед тем, кто выбрал не тебя? Он впервые чувствует себя таким уязвимым и жалким одновременно. Жалость от Стива была последним шагом перед пулей в висок. Да только разве она поможет?
[indent] И все же он не может выговорить и слова, пока Роджрс не скрывается за порогом гостевой душевой, только кивает. Д е т к а. Брок закусывает кулак и все же позволяет себе на краткий миг закрыть глаза, переживая готовый сорваться с губ вой раненного смертельно. Он кусает кулак так, что чувствует привкус крови, прозвище это простое – сколько раз стонали, шептали, кричали его друг другу – бьет разрывными под ребра, бьет еще страшнее, чем прожитые месяцы без солнца, чем долгие оценивающие взгляды на лезвие опасное бритвы в руках. Бьет надеждой. И ему так страшно становится, как не было даже когда на голову рушились горящие осколки базы главной щ.и.т.а – жизни – погребали под собой, оглушая болью. Он знал, что выживет, но инстинкт гнал, гнал его вперед как волка вдоль красных флажков. Он всегда выживал. Но только тот раз дался ему слишком дорого.
[indent] И все же Рамлоу не порочит породы своей испорченной, в руки берет нервов комок, сжимает, выкручивает, заталкивает слабость секундную – вечную? – поглубже. Пинком поднимает себя на ноги, чтоб успеть одеться, прикрыть уродство. И достать из холодильника мясо, разделывая его на подошвы стейков. Во фритюрнице, купленной для Стива, уже скворчит картошка, купленная сразу нарезанной и в морозилке ждущая именно этого, внезапного возвращения и хриплого, ставшего их личной шуткой на двоих «накормишь старого вояку». От каждой фразы, напоминающей об общем прошлом еще больнее, если думать какие шутки между Стивом и Барнсом, как зовут они друг друга ночами, можно попытаться отрубиться от болевого шока. Он сжимает зубы до скрипа, бросает щепоть специй поверх куска мяса, опуская его бережно на раскаленную сковородку. Роджерсу всегда нравилось как он готовил.
[indent] На одном из стульев, единственном отодвинутом от стола дубового, со столешницей цельного дерева, лежит для Стива стопка одежды. Его собственная, подобранная по размеру, ждущая еще с бирками на своей половине шкафа общего своего времени. Брок выбирал по памяти, когда еще позволял себе надеяться на прощение и возвращение, когда мечтал о тихой жизни семейной. Он не мог сказать как давно это было, помнил только, что было. Он многое воспринимал как данность, не акцентировал внимание на смене времен года, замечая только рост апельсиновых деревьев, их цветение. Может, он мог бы прожить так до конца, до глубокой старости. В дреме, полузабытье из боли и отчаянья, из несбывшихся ожиданий. Было интересно, убьет ли его хотя бы старость, коль пуля в голову в свое время не преуспела.
[indent] -Выгнали из Ада за плохое поведение, - он фыркает хрипло и ведет плечами, пытаясь скинуть сковывающее спину напряжение, возникающее от присутствия Стива – в этой вселенной – тянущее рубцами некогда идеальную фактуру мышц. Он откидывает картошку на тарелку и ловко подцепляет средне прожаренный стейк. Этой горы Роджерсу лишь червячка заморить, -Два дня не ел? У тебя там желудок сам себя не переварил, умник?
[indent] Он ругается как ругался бы раньше, ворчит хрипло, но повернуться боится. Сон или явь, а близость мужа он кожей чувствует, волоски дыбом встают, все существо тянет развернуться, впечататься, вжаться, вплавиться. В чужого теперь. Запустить пальцы дрожащие в мокрое золото волос, сжать у корней, вынуждая наклониться, прижаться к губам поцелуем. Но жизнь вам это не ебанная сказка. В жизни даже если чудо и случается, цена у него настолько высока, что никакой кредиткой не расплатишься, только кусками души, срезанными по живому. И Стив, Стив за его спиной стоящий в одном лишь полотенце – чужой. Даже если кольцо на шее его висящее рядом с жетонами – парное к тому, что обнимает палец Брока.
[indent] Даже если помнишь лучше детства собственного горячий песок под стопами и как тянул за полы пиджак смокинга белого, скрепляя клятвы брачные как договор о продаже души.
[indent] Ему приходится повернуться, чтоб поставить тарелку на стол, но поспевает следующая порция и он кивает в сторону шкафчика с приборами, точно так же организованного как в доме, в который он никогда больше не вернется. Там вместо него хозяйничает Барнс. Интересно, выкинули ли его любимую кружку просто так или разбили, мстя за невозможность набить рожу трупу.
[indent] -Есть вино. Только сегодня открыл. Будешь?- не смотреть-не смотреть-не смотреть. Не выглядеть наркоманом, пялящимся на бутылек морфия. Но это тяжело. Стив вечно для него магнит. С первого дня еще, до того как узнал что за особый гость пронесся мимо оленем раненым, прошибая насквозь стену. Еще три стейка и он тушит огонь, позволяя себе опуститься спокойно на стул, а не рухнуть, как хочется из-за разнывшегося колена. Дергает рукава длинной футболки, пытаясь спрятать шрамы ожогов, разрешая в качестве поощрения себе попросить о мире хотя бы минут на десять, -Никаких разборок за едой. А потом… потом я тоже никуда не уйду, де…даю слово.
[indent] Он разливает вино по бокалам и почти горд собой: руки не трясутся. Это уже второй бокал за сегодня, но и случай, все-таки, обязывает.
Отредактировано Brock Rumlow (2020-02-21 20:33:05)
Поделиться62020-02-25 02:11:56
Стоп игра и будь что будет - победителей не судят.
Боль моя - вулкан остывший, ты теперь мой новый бывший.
Стоп игра и будь что будет - победителей не судят.
Боль моя - вулкан остывший, ты теперь мой новый бывший.
[indent] стив приучал себя - з а б ы в а т ь; а после ночами выл в подушку раненным зверем, размазывая слезы стылые, горькие по щекам, прижимался к баки по утрам - уже выхолощенный, опустошенный - истерзавший себя в клочья, сворачиваясь в клубок, дрожа от осознания, что брок мертв // что его муж умер и уже не будет... ничего не будет. стив приучал себя - н е в е р и т ь; а после накатывали вихрями // цунами // вспышками на солнце // бликами ярчайшими, что резали // били по глазам - в о с п о м и н а н и я о сильных мозолистых шершавых ладонях, что так часто путались в волосах его на загривке; о запахе парфюма с ноткой цитрусовых; о шепоте хриплого голоса надрывном на выдохе; об улыбках, что только для него // ему были предназначены; о вечерах вдвоем, когда они лежа на диване смотрели какую-нибудь очередную франшизу, посоветованную стиву друзьями-мстителями, о ленивых поцелуях; о спорах,завсегда переходящих сначала в ссору, а после в примирительный секс. о тех двух годах - когда он был впервые за всю свою жизнь полноценно // полноправно // бесконечно счастлив. о тех двух годах, в которых он позволил себе жить на полную, отпустить в кое-то веки вину свою за смерть баки, отпустить даже само чувство свое первое, нежное, ранимо-трогательное к лучшему другу. о тех двух годах, в которых он знал, что нашел свой дом в этом веке для него прежде чуждом. он был с ч а с т л и в. он был в л ю б л е н. с броком // в брока.
[indent] стив приучал себя - ж и т ь. словно заново учился ходить, дышать, чувствовать. сосредотачиваться на крохотных повседневных задачах: проснуться, принять душ, разобрать почту на ноутбуке, поесть, отправиться снова на поиски баки, съездить на базу к наташе и остальным. стив заставлял себя делать то, что должно. стив по инерции снова и снова становился капитаном, больше не пытаясь обнажить нежное нутро даже перед друзьями. особенно, наверное, перед ними. потому, что вынести молчаливое понимание наташи или еще хуже сочувствие сэма было просто ему не под силу. и даже баки... его баки - ж и в о й. найденный, спасенный {пусть именно в этом самом спасении и не нуждающийся} не спасал от этой треклятой депрессивной меланхолии. не до конца. у баки и своих проблем было предостаточно и стив, какое-то время сосредотачивался именно на них. рыскал по всему свету, покуда баки заморозился в поисках доказательной базы для снятия обвинения с сержанта "воющих коммандос" всех обвинений, для реабилитации, для признания его военнопленным, подвергавшимся пыткам. договаривался, изворачивался, боялся натолкнуться на тони и привести хвост в ваканду, то и дело спасал со вдовой и соколом мир от второсортных террористов, которые сыпались на планету, как из рога изобилия после зоковийского договора, отрезавшего подписавших его мстителей от таких вот полулегальных миссий.
[indent] это уже после... когда все было готово, когда оставалось только дать делу ход {стив все еще подбирает адвокатов, едь положиться в этом деле на штат юридического отдела "старк индастриз" не получится} // когда шури вычистила из головы баки все остаточные триггеры и коды зимнего солдата... стив дал себе слабину. потому, что с баки было можно. потому, что стив отчего-то был уверен в том, что возлюбленный его не осудит, не пожалеет, но даст ему - стиву - именно то, в чем он отчаянно нуждался все это время возможность отпустить себя. и стив изливался слезами, оплакивал и брока, и их любовь, которая то и дело казалась ему лишь фальшью, и собственную слепоту да наивность, суженность, ограниченность, зашоренность, слепоту. в руках баки можно было сколько угодно - быть слабым, глупым, быть тем самым стиви из бруклина, чье сердце оказалось разбитым вдребезги. с баки можно было размазывать слезы по щекам, с баки можно было ночами напролет предаваться эскизе.
[indent] вот только баки остался в ваканде {он устал от бесконечной войны, что самому стиву заменила жизнь и роджерс не мог его в этом винить} // вот только брок оказался ж и в ы м. испещренным шрамами бугрящимися по некогда лощенной смуглой коже. он не может не улыбнуться, слыша привычное ворчание мужа - что ж... стоит признать, что помимо рамлоу и барнса за тем, чтобы роджерс хоть иногда питался следить было всегда некому. сам стив вспоминал на миссиях о том, что он голоден безбожно крайно редко, живя привычно, как шутили всегда мстители на одном только заряде патриотизма {которого было в последнее время неоправданно мало - стив устал быть тем, кого хотело всегда, еще с середины сороковых видеть в нем государство и правительство и да и не был он больше капитаном америка - больше нет}. - мой желудок и не такое переваривал, - привычно бурчит в ответ он, словно это всего-то навсего обычный день, словно они просто встретились дома после очередной изнурительной миссии; словно не было этих двух лет в разлуке. на какой-то краткий миг, удар сердечной мышцы - стив с ч а с т л и в лишь этим.
[indent] он видит одежду, сложенную на стуле. новую, козыряющую бирками магазинными. купленную для него. словно его здесь ждали. словно он был все это время нужен и судорожно глотает воздух, когда протягивает руку и пробегается пальцами по тонкому хлопку кончиками пальцев - он всегда ненавидел синтетику и брок прекрасно это знавший, хмыкал зачастую о том, что на покупке для стива вещей они разорятся. надевает и футболку и штаны, оставляя их на бедрах - привычно. садится за стол и складывает руки пред собою в замок, предпочитая на чужой (?) территории по правилам хозяйским. хотя это тоже из общего прошлого очередное напоминание. даже, если они были разругавшиеся вдрызг, но им удавалось ужинать {обедать // завтракать} вместе - они всегда оставляли проблемы за пределами кухонной зоны ровно до того, как в четыре руки не перемывали всю посуду - стив ненавидел посудомойки и брок ему и в таких мелочах вот тоже потворствовал. он дергает уголком губ, когда брок обрывает себя, переводя, не договаривая и это тоже б о л ь н о. а ведь, еще неделю назад, когда он обессиленный очередным кошмаром, засыпать себе позволял в тисках объятий баки, он почти что поверил, что смог... что пережил это... что научился о т п у с к а т ь. что ж... нет. не смог. он кивает в знак согласия и на вино и на отсрочку объяснений, которые они друг другу задолжали. уж полчаса на спокойный полуночный ужин // завтрак они найти могут.
[indent] стив поднимается первым, когда опустошает тарелку, и почти что утоляет голод {какова насмешка ведь с броком он всегда был голоден - до секса, до нежности, до простой человеческой близости - с рамлоу он готов был даже просто молчать, лишь бы рядом // лишь бы вместе}, собирает тарелки и отходит к раковине, привычными, отработанными жестами начинает мыть посуду {кто готовил - тот не моет! - это тоже очередное их не гласное правило - их д о м а} и подает тарелки чистые броку, чтоб тот вытирал. привычные манипуляции. словно они у себя в таунхаусе {запертом на ключ, покрытом пылью, в который стив так и не смог вернуться} // да кухня и вправду словно оттуда - и гарнитур тяжеловесный цельного дерева и расположение шкафчиков и чертовы парные чашки, что притащил им как-то роллинз на очередные посиделки совместные за пивом да бейсболом.
[indent] он не оборачивается на брока, когда вручает ему последнюю тарелку. просто подхватывает полотенце с крючка и проворачивает ткань мягкую на каждом пальце своем, вытирая руки, а после подхватывает вино свое в бокале плещущееся {кроваво красное, а ведь они с броком всегда спорили по этому поводу, стив любил белое, даже под мясо в противоречие всем правилам и догмам, словно хотя бы в таких вот мелочах потворствуя своим слабостям} и возвращается в гостиную, наполненную фотографиями и его собственными набросками, за которыми так и не смог вернуться в их дом. а брок вот, видимо, смог. - ты же понимаешь, что нам придется поговорить о прошлом, - фыркает он, слыша шаги мужа позади себя. - обо всем. - режет наживую без анестезии, чтоб наверняка.
Страница: 1
